И оживут слова. Часть II - Наталья Способина

Как только Свирь скрылась из вида за первым же холмом, со стороны головной части отряда послышались какие-то разговоры, движение замедлилось, а потом сквозь неплотно задернутый полог я увидела, что мы проезжаем мимо остановившихся лошадей. Шестеро свирских воинов пропустили нашу повозку вперед и пристроились позади, остальная же часть свирского отряда и княжеские воины ехали перед нами. Среди шестерки, ехавшей сзади, Альгидраса не было, и я уже всерьез засомневалась, что он действительно здесь.

С этими невеселыми мыслями я решила последовать примеру Златы и прилечь. Подушка под щекой была жесткой, пахла сеном и каким-то пахучим маслом. Интересно, Злате не дурно от этого запаха? Словно в ответ на мои мысли Злата произнесла, обращаясь к Добронеге:

— Я думала, хуже будет.

— Ничего, дочка. Потерпи, скоро дома будешь.

— Я уже по Радиму скучаю, — жалобно сказала Златка.

В голосе Добронеги послышалась улыбка:

— Мать вон сколько не видела. Тоже, поди, скучала. Теперь немного по Радиму поскучаешь, ничего.

Злата улыбнулась, и они принялись обсуждать, как тяжело дается молодице отъезд из родного дома. Под их негромкие голоса меня сморил сон — дала знать о себе прошедшая ночь.

Сквозь легкую дрему я услышала голос Добронеги:

— Опять Всемилка здесь уснула.

В ее словах слышалась досада, а еще улыбка.

— Да пускай себе, — ответил ей мужской голос, который показался смутно знакомым.

Я не успела удивиться, откуда в повозке мужчина, как почувствовала, что меня подхватили на руки и стали поднимать. И тут еще чьи-то руки обвились вокруг меня и потянули обратно. Мне стало даже немножко больно.

— Тихо, тихо, Радимка, куда тащишь? — я услышала шлепок и ответное сонное бормотание. — Ну, пусти же ее.

Почувстовав, как меня прижимают к широкой теплой груди, я попыталась было открыть глаза, но над ухом раздался низкий мужской голос, напевавший позабытую мелодию и меня начало снова клонить в сон. Оъятия стали крепче, и колючая борода больно уколола мой висок, а макушки коснулись чьи-то губы.

— Ой, ленту потеряла, — услышала я снова голос Добронеги. — И башмаки ее где теперь искать?

Я все-таки приоткрыла глаза и в неярком свете масляной лампы увидела силуэт Добронеги, отворявшей какую-то дверь. Добронега обернулась, улыбнулась, глядя на меня, и сказала:

— Тихо, тихо, спи.

Заворочавшись, я поняла, что я очень маленькая и меня на руках несет… отец. И мне очень тепло и спокойно. Я вновь завозилась и посмотрела через его плечо на оставленную комнату. Это были покои Добронеги. Только на ее кровати, уютно свернувшись клубочком, спал мальчишка-подросток. Отец Радима вынес меня в комнату, где стояла печка, и понес дальше, а я все смотрела на пятна света, которые плясали по стенам в такт шагам Добронеги, и думала о том, что мне очень хорошо и что так я путешествую в свою постель не первый раз. В покоях Всемилы — а мы пришли именно туда — стояла другая кровать, чуть больше чем та, на которой я спала с момента своего попадания в Свирь. Она была расстелена, а рядом, на месте сундука, стояла небольшая деревянная кроватка на ножках-качелях. И перед тем, как опустить меня туда, отец Радима еще раз поцеловал меня, снова уколов бородой.

— Да тише ты, совсем разбудишь, — услышала я голос Добронеги, а потом сильные руки осторожно опустили меня на кровать. Я закрыла глаза, успев еще подумать, что мне непременно нужна моя кукла. Почувствовав, как на руки мне ложится что-то мягкое, я привычно прижала игрушку к себе и уснула.

Из уютного сна меня выдернул мужской хохот. Я подскочила, спросонья не поняв, где я, все еще плавая на волнах этого теплого сна-воспоминания и думая о том, что это очень странно — видеть себя маленьким ребенком и при этом осознавать все, как взрослая.

— Вот лешие, — недовольно сказала Добронега. — Яр, ну ты хоть им скажи! — прошипела она нашему вознице.

— Тише вы! У меня девки спят, — сурово произнес тот, впрочем, особой злости в его голосе не было.

— Разбудили, да? — спросила меня Добронега.

— Да ничего, — я села и посмотрела на Злату, которая тревожно нахмурилась во сне.

Я передвинулась мимо Добронеги к переднему пологу, мимоходом подумав, что той, наверное, не очень удобно сидеть спиной по ходу движения. Но, видимо, она как настоящая мать смирилась с неудобством и уступила нам лучшие места. Отдернув полог, я увидела красный плащ возницы. Мне казалось странным надевать в дорогу парадные одежды, но, наверное, здесь это что-то значило. Я встала на колени и стала смотреть вперед поверх плеча нашего возницы. Едущие перед повозкой всадники в синих плащах изо всех сил старались смеяться потише, но это им совсем не удавалось. Один из них сложился пополам, едва не падая с коня, отчего конь под ним тревожно всхрапывал. Двое других, держась за животы, хохотали так, что им не хватало дыхания. Ехавший слева воин Радима оглянулся на повозку, и я перехватила виноватую улыбку. Его лицо было смутно знакомым, но имени я не знала. Я на всякий случай, улыбнулась в ответ.

— Вот лешие, — повторила Добронега, впрочем, вполне миролюбиво.

— А это воины князя или княжича? — я задвинула полог и села рядом с матерью Радима.

Та вытащила из моих волос соломину, отбросила ее прочь и сказала:

— Да Миролюбовы это сорвиголовы. Князь-то с ними построже.

— А как Миролюб успел прислать часть своей дружины? — вдруг спросила я. — С ним и людей-то столько не было.

— То мне неведомо, — заученно произнесла Добронега, а потом добавила: — Да это, верно, та часть, которая в Каменице оставалась. Ты же видишь, что это не те, что с ним приезжали.

— Да я их разглядеть толком с утра не успела, — пробормотала я, понимая, что Всемила-то должна была знать большинство воинов в лицо. Впрочем, Добронегу такой ответ удовлетворил, и она не стала развивать эту тему, а вместо этого, достав из моих волос очередную соломинку и бросив ее на пол, спросила:

— Снилось-то тебе что? Ты улыбалась.

— Мне снилось, что я уснула в кровати Радима, — осторожно ответила я, следя за ее реакцией. — А отец меня на место отнес.

На лице Добронеги расцвела нежная улыбка.

— Ох, дочка, дочка. Все детство ты у него в постели засыпала. Мол, только там тебе не страшно. Так вот у отца каждый вечер и начинался: домой придет, отужинает, да тебя на место относит. Так и носил, пока жив был…

На этих слова Добронега замолчала и зябко повела плечами. А потом и вовсе отвернулась и отогнула полог. Я увидела бок серого коня. Про таких, кажется, говорят «серый в яблоках».

— Случилось что? — тут же спросил воин и склонился к Добронеге.

— Все хорошо, Олег, — ответила она, и я на миг перестала дышать.

Не успев подумать, что делаю, я наклонилась, почти улегшись на колени Добронеги, выглянула из повозки и тут же наткнулась на встревоженный взгляд Альгидраса.